Аня была по-своему рада, что Максим оказался в безопасности, и всё-таки ужаснулась его отъезду. Почувствовала себя беззащитной, преданной. Ещё больше эта новость повлияла на Диму, который с того дня стал чаще пропадать в верхнем лагере – его, в отличие от Ани, Екатерины Васильевны и Павла Владимировича, туда пускали беспрепятственно. Даже Покачалов бывал там исключительно по вызову, а Дима, как и Зои, мог беззаботно курсировать в оба конца в любое время, хоть поздно вечером.

Дни в нижнем лагере проходили беспечные. Обитатели верхнего лагеря сюда заглядывали редко. Нелепый случай с девочкой и спасшим её Корноуховым забылся в общем мареве, которое не могли нарушить ни краткие дожди, ни ворчание Покачалова, вечно недовольного всем, что только могло вызвать недовольство в такой глуши.

Аня и Зои тем временем сошлись с индейцем Хорхе. Это был приветливый мужчина лет пятидесяти, с неизменным сожалением ограничивавший Аню, если она вдруг заходила слишком далеко по тропинке к верхнему лагерю, но в остальном с радостью показывавший ей округу и рассказывавший о местных обитателях. Живности тут было много. Зои была от неё в восторге. С одинаковым интересом ходила кормить беспардонных бурых обезьянок, которых Хорхе называл маленькими львами, и разглядывала подмеченного им на обеденной веранде тарантула – восхищалась, как тот, весь мохнатенький, в крохотных чёрных сапожках, ползёт по москитной сетке.

– Как здорово! – Зои наблюдала за грациозной походкой паука: он полз аккуратно, бережно переставлял лапки – иногда поднимал их высоко над собой, будто маршировал, – и полностью замирал, если Зои слишком близко подносила к нему свои руки.

Аня восторгов подруги не разделяла. Более того, живность её пугала. Хватало и простых чёрных пауков, размером с кулак, вечно сидевших в душевом закутке – вода в него поступала по насосу из реки и порой, несмотря на фильтры, несла неприятный коричневый осадок. Ещё больше настораживал ночной гомон джунглей, где на общем фоне из стрекота обезумевших сверчков и отдалённых звериных криков под са́мой хижиной волнами шла отвратительная гортанная перекличка жаб – будто кто-то мял сотню мокрых кожаных сапог. По-настоящему Аню заинтересовали только попугаи ара с громадными сине-жёлто-красными крыльями, которых Хорхе забавно называл на свой лад – «папагай», – и ленивцы, которых Аня без помощи индейца никогда бы не подметила в высоких кронах, – неподвижные, затерянные в ветвях, они издалека больше походили на бесформенные птичьи гнёзда. Научившись различать их малейшие движения, Аня всякий раз вспоминала ленивца на внутренней картине Александра Берга и гадала, далеко ли отсюда расположен Город Солнца, если он в самом деле существует. Спрашивала Хорхе о филодендронах и бромелиях, однако индеец с сожалением признавал, что ему эти названия незнакомы.

Вместе с Зои они обошли весь нижний лагерь и округу, куда только могли продраться и куда позволяли зайти установленные для Ани, Екатерины Васильевны и Павла Владимировича ограничения. Собственно, выделенное им пространство было не таким уж большим. С востока и запада к нижнему лагерю подступали непроходимые заросли, куда Аня, несмотря на все уговоры Хорхе, не хотела углубляться даже в его сопровождении, а с севера и юга лагерь ограничивали две тёмные речки, каждая метров пять-шесть в ширину. Мама и отчим Максима изредка присоединялись к Ане, но особого интереса к её прогулкам не проявляли. Во время одной из таких прогулок Аня во всех деталях пересказала Екатерине Васильевне всё, что с ней, Димой и Максимом случилось за последние полгода. Когда она вскользь упомянула о событиях в подвале Ауровиля, Екатерина Васильевна в слезах обняла Аню. Долго не отпускала её и обещала, что обязательно поможет Ане выйти на связь с родителями, если это будет в её силах.

В первые дни, когда Аню с Димой только привезли в нижний лагерь, они вовсе не спускались из хижин. Берег тут был плоским, без откосов и уступов, так что в ливни вода поднялась до свай, на четверть скрыла лестницу, а потом за один-единственный солнечный день река благополучно отступила к границам прежнего русла, оставив затопленными лишь несколько прибрежных деревьев. Аня часто гуляла возле них, удивляясь, как те выживают и продолжают цвести в подобных условиях.

Казалось, все недели пройдут в утомительном ожидании. Пленники так и будут киснуть в болотистых джунглях, гадая, когда Скоробогатов отправится на поиски возрождённого Эдема и когда вернётся, с триумфом или разочарованием.

Однако вчера на рассвете всё изменилось. Зои разбудила Аню. Сказала, что у реки объявлено общее собрание.

– Что там? – спросонья удивилась Аня.

– Не знаю. – Зои задумчиво пожала плечами. – Увидим.

Внизу, возле высвободившихся от воды деревьев, в самом деле собрались жители обоих лагерей – не меньше тридцати или даже сорока человек, большую часть которых составляли индейцы, нанятые Скоробогатовым обслуживать экспедицию. Из них Аня знала только Хорхе, сейчас нахмуренного и ничем не выдававшего обычной приветливости, и ещё двух охранников, приписанных к нижнему лагерю. Остальных видела впервые. Некоторые были вооружены заложенными за пояс мачете. У двоих Аня разглядела чёрные кобуры с пистолетами. Все стояли небольшими группами, о чём-то сдержанно переговаривались. Аня взглядом нашла брата. Он был возле Артуро и Сальникова. Подойти к ним Аня не решилась. Предпочла остаться возле Зои, Екатерины Васильевны и Павла Владимировича.

Общий гул разрастался. Со стороны индейцев доносились смешки. Кто-то подпинывал в воду влажные комья грязи, кто-то вытаптывал траву, гонял затаившихся там жаб и птиц. А потом все звуки разом стихли. Обернувшись, Аня увидела, как от тропы, уводившей к верхнему лагерю, в сопровождении Егорова спускается Скоробогатов.

Аркадий Иванович шёл неторопливым уверенным шагом. На нём были песочная рубашка-сафари с декоративными погонами, такие же песочные брюки-карго с накладными карманами и коричневые экспедиционные ботинки на толстой подошве, с плотно заправленными в них брючинами. Аня прежде видела Скоробогатова только на фотографиях, которые Дима ещё полгода назад нашёл в интернете, и всё же сразу его узнала. Кажется, узнала бы и без фотографий. Достаточно было увидеть, как он идёт, как смотрит на остальных и с какой предусмотрительностью рядом шагает Илья Абрамович – позволяет Аркадию Ивановичу идти по протоптанной и в целом сухой тропке, а сам теснится по грязевым разводам, не боясь иной раз проскочить через высокую траву. Следом за ними появились и Лиза с Шахбаном и Баникантхой.

Дочь Скоробогатова за три недели лишь однажды заглянула в нижний лагерь. Ане хорошо запомнилось её появление. Лиза тогда вошла к ней в хижину. Сдвинув москитную сетку, села на кровать Зои и долго молчала, прежде чем сказать, что поможет Ане. Добавила, чтобы та к ней при необходимости обращалась. И на невысказанный Анин вопрос повторила то, что от неё однажды услышал Максим:

– Считай, это в моих интересах.

Лиза не пояснила своих слов. Ещё несколько минут сидела на кровати, словно не решаясь о чём-то заговорить, а потом ушла, оставив Аню в недоумении. Сейчас Лиза, спускаясь вслед за отцом, даже не взглянула на неё. Кажется, обитатели обоих лагерей её вообще не интересовали. Она безучастно смотрела в направлении северных зарослей.